"кто не жил в эпоху террора, тот этого никогда не поймёт" comments (link). "кто не жил в эпоху террора, тот этого никогда не поймёт" comments (link) Генерал лейтенант юстиции чепцов

Из статьи Матвея Гейзера "Влюблённый в жизнь" (журнал Лехаим, сентябрь 1999).

Глава: В застенках Лубянки
(Глава почти документальная)

Из протокола закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР.

Секретарь суда - старший лейтенант М.Афанасьев сообщил, что все обвиняемые доставлены в судебное заседание под конвоем.

Председательствующий - генерал-лейтенант юстиции А.Чепцов удостоверяется в самоличности подсудимых, и каждый из них рассказывает о себе.

Из показаний Квитко:
"Я, Квитко Лейб Моисеевич, 1890 года рождения, уроженец села Голосково Одесской области, по национальности еврей, в партии состоял с 1941 года. Профессия - поэт, семейное положение - женат, имею совершеннолетнюю дочь, образование домашнее. Имею награды: орден Трудового Красного Знамени и медаль "За доблестный труд в Великой отечественной войне 1941-1945 гг."

Арестован 25 января 1949 года (в большинстве источников 22 января. - М.Г.). Копию обвинительного заключения получил 3 мая 1952 года".

После оглашения обвинительного заключения председательствующий выясняет, понятна ли каждому из подсудимых его вина. Ответ "Понятна" произнесли все. Некоторые признали себя виновными (Фефер, Теумин), иные - полностью отвергали обвинение (Лозовский, Маркиш, Шимелиович. Доктор Шимелиович воскликнет: "Никогда не признавал и не признаю!"). Были такие, кто признавал свою вину частично. Среди них - Квитко.

Председательствующий: Подсудимый Квитко, в чём вы признаете себя виновным?

Квитко: Я признаю себя виновным перед партией и перед советским народом в том, что я работал в Комитете, который принёс много зла Родине. Я ещё признаю себя виновным в том, что, будучи некоторое время после войны ответственным секретарем или руководителем еврейской секции Союза советских писателей, я не ставил вопрос о закрытии этой секции, не ставил вопрос о способствовании ускорению процесса ассимиляции евреев.

Председательствующий: Вину в том, что вы в прошлом вели националистическую деятельность, вы отрицаете?

Квитко: Да. Я это отрицаю. Я не чувствую за собой этой вины. Я чувствую, что я всей душой и всеми своими помыслами желал счастья земле, на которой я родился, которую я считаю своей родиной, несмотря на все эти материалы дела и показания обо мне... Мои мотивы должны быть выслушаны, так как я их буду подтверждать фактами.

Председательствующий: Мы уже здесь слыхали, что ваша литературная деятельность была посвящена целиком партии.

Квитко: Если бы мне только дали возможность спокойно отразить все те факты, которые имели место в моей жизни и которые меня оправдывают. Я уверен, что если бы здесь имелся человек, который хорошо умел бы читать мысли и чувства, он бы сказал правду обо мне. Я всю жизнь считал себя советским человеком, больше того, пусть это звучит нескромно, но это так - я всегда был влюблен в партию.

Председательствующий: Все это расходится с вашими показаниями на следствии. Вы себя считаете влюбленным в партию, но зачем же тогда утверждаете ложь. Вы себя считаете честным писателем, а были настроены далеко не так, как говорите.

Квитко: Я говорю, что партии не нужна моя ложь, и я показываю только то, что можно подтвердить фактами. На следствии все мои показанию искажались, и все показывалось наоборот. Это относится и к моей поездке за границу, будто она была с вредной целью, и это в такой же мере относится к тому, что я пролез в партию. Возьмите мои стихи 1920-1921 гг. Эти стихи собраны в папке у следователя. Они говорят совсем о другом. Мои произведения, напечатанные в 1919-1921 гг., были опубликованы в коммунистической газете. Когда я об этом говорил следователю, он мне отвечал: "Это нам не нужно".

Председательствующий: Короче говоря, вы отрицаете эти показания. Зачем вы лгали?

Квитко: Мне было очень трудно воевать со следователем...
Председательствующий: А почему вы подписали протокол?
Квитко: Потому что трудно было не подписывать его.

Подсудимый Б.А. Шимелиович, бывший главный врач Боткинской больницы, заявил: "Протокол... подписан мною... при неясном сознании. Такое состояние мое является результатом методического избиения в течение месяца ежедневно днем и ночью..."

Очевидно, что истязали на Лубянке не только Шимелиовича.
Но вернёмся к допросу Квитко в тот день.

Председательствующий: Значит, вы отрицаете свои показания?

Квитко: Абсолютно отрицаю...

Как здесь не вспомнить слова Анны Ахматовой? "Кто не жил в эпоху террора, тот этого никогда не поймет"...

Председательствующий возвращается к причинам "бегства" Квитко за границу.
Председательствующий: Покажите мотивы бегства.

Квитко: Я не знаю, как сказать, чтобы вы мне поверили. Если религиозный преступник стоит перед судом и считает себя неправильно осужденным или неправильно виновным, он думает: хорошо, мне не верят, я осужден, но хоть Б-г знает правду. У меня бога, конечно, нет, и я никогда не верил в бога. У меня есть единственный бог - власть большевиков, это мой бог. И я перед этой верой говорю, что я в детстве и юности делал самую тяжелую работу. Какую работу? Я не хочу сказать, что я делал 12-летним. Но самая тяжелая работа - это находиться перед судом. Я вам расскажу о бегстве, о причинах, но дайте мне возможность рассказать.

Я сижу два года один в камере, это по моему собственному желанию, и для этого у меня есть причина. У меня нет живой души, чтобы с кем-нибудь посоветоваться, нет более опытного человека в делах судебных. Я один, сам с собой размышляю и переживаю...

Чуть позже Квитко продолжит свои показания по вопросу "бегства":

Допускаю, что вы мне не верите, но фактическое положение вещей опровергает вышеприведенный националистический мотив выезда. Тогда в Советском Союзе создавалось много еврейских школ, детдомов, хоры, учреждения, газеты, издания и вся институция "Культур-Лиги" обильно материально снабжалась советской властью. Учреждались новые очаги культуры. Зачем же мне нужно было уезжать? И не в Польшу я поехал, где тогда процветал махровый еврейский национализм, и не в Америку, где живет много евреев, а я уехал в Германию, где не было ни еврейских школ, ни газет и ничего другого. Так что этот мотив лишен всякого смысла... Если бы я бежал от родной советской земли, мог бы я написать тогда "На чужбине" - стихи, которые проклинают бурный застой жизни, стихи глубокой тоски по родине, по ее звездам и по ее делам? Не будь я советским человеком, хватило бы мне силы бороться с вредительством на работе в гамбургском порту, подвергаться издевкам и ругани "честных дядюшек", которые маскировались благодушием и моралью, прикрывая хищников? Если бы я не был преданным делу партии, мог бы я взять на себя добровольно секретную нагрузку, связанную с опасностями и преследованием? Без вознаграждения, после тяжелого малооплаченного трудового дня я выполнял задания, нужные советскому народу. Это только часть фактов, часть вещественных доказательств моей деятельности с первых лет революции до 1925 года, т.е. до тех пор, когда я вернулся в СССР.

Председательствующий не раз возвращался к вопросу антиассимиляционной деятельности ЕАК. ("Обвиняется кровь" - назовет свою выдающуюся книгу об этом процессе Александр Михайлович Борщаговский и, быть может, даст самое точное определение всему, что происходило на этом судилище.) Относительно ассимиляции и антиассимиляции дает показания Квитко:

В чем же я себя обвиняю? В чем я чувствую себя виновным? Первое - в том, что я не видел и не понимал, что Комитет своей деятельностью приносит большой вред советскому государству, и в том, что и я также работал в этом Комитете. Второе, в чем я считаю себя виновным, это висит надо мной, и я чувствую, что это мое обвинение. Считая советскую еврейскую литературу идейно здоровой, советской, мы, еврейские писатели, и я в том числе (может быть, я больше их виноват), в то же время не ставили вопроса о способствовании процессу ассимиляции. Я говорю об ассимиляции еврейской массы. Продолжая писать по-еврейски, мы невольно стали тормозом для процесса ассимиляции еврейского населения. За последние годы еврейский язык перестал служить массам, так как они - массы - оставили этот язык, и он стал помехой. Будучи руководителем еврейской секции Союза советских писателей, я не ставил вопроса о закрытии секции. Это моя вина. Пользоваться языком, который массы оставили, который отжил свой век, который обособляет нас не только от всей большой жизни Советского Союза, но и от основной массы евреев, которые уже ассимилировались, пользоваться таким языком, по-моему, - своеобразное проявление национализма.

В остальном я не чувствую себя виновным.

Председательствующий: Всё?
Квитко: Всё.

Из обвинительного приговора:

Подсудимый Квитко, возвратясь в СССР в 1925 году после бегства за границу, примкнул в гор. Харькове к националистической еврейской литературной группировке "Бой", возглавлявшейся троцкистами.

Являясь в начале организации ЕАК заместителем ответственного секретаря Комитета, вошел в преступный сговор с националистами Михоэлсом, Эпштейном и Фефером, содействовал им в сборе материалов об экономике СССР для отсылки их в США.

В 1944 году, выполняя преступные указания руководства ЕАК, выезжал в Крым для сбора сведений об экономическом положении области и положении еврейского населения. Был одним из инициаторов постановки вопроса перед правительственными органами о якобы имеющей место дискриминации еврейского населения в Крыму.

Неоднократно выступал на заседаниях президиума ЕАК с требованием расширения националистической деятельности Комитета. В 1946 году установил личную связь с американским разведчиком Гольдбергом, которого информировал о положении дел в Союзе советских писателей, и дал ему согласие на выпуск советско-американского литературного ежегодника.

Из последнего слова Квитко:

Гражданин председатель, граждане судьи!

Перед самой радостной аудиторией с пионерскими галстуками выступал я десятки лет и воспевал счастье быть советским человеком. Кончаю же я свою жизнь выступлением перед Верховным Судом Советского народа. Обвиняясь в тягчайших преступлениях.

Это выдуманное обвинение обрушилось на меня и причиняет мне страшные муки. Почему каждое мое слово, сказанное здесь в суде, пропитано слезами?
Потому, что страшное обвинение в измене Родине невыносимо для меня - советского человека. Заявляю суду, что я ни в чём не виновен - ни в шпионаже, ни в национализме.

Пока мой ум ещё не совсем помрачен, я считаю, что для обвинения в измене Родине надо совершить какой-то акт измены.

Я прошу суд учесть, что в обвинении нет документальных доказательств моей якобы враждебной деятельности против ВКП(б) и советского правительства и нет доказательств моей преступной связи с Михоэлсом и Фефером. Я не изменял Родине и ни одного из 5 предъявленных мне обвинений не признаю...

Мне легче быть в тюрьме на советской земле, чем на "свободе" в любой капиталистической стране.

Я - гражданин Советского Союза, моя Родина - Родина гениев партии и человечества Ленина и Сталина, и я считаю, что не могу быть обвинён в тяжких преступлениях без доказательств.

Надеюсь, что мои доводы будут восприняты судом как должно.
Прошу суд вернуть меня к честному труду великого советского народа.

February 24th, 2010 , 03:30 pm

…Дело было направлено 7 апреля 1952 года в Военную коллегию Верховного суда СССР, где рассматривалось с 8 мая по 18 июля 1952 года под председательством председателя Военной коллегии А.А. Чепцова.

В настоящее время в нашем распоряжении имеется объяснение председательствующего по делу генерал-лейтенанта юстиции А.А. Чепиова, адресованное 16 августа 1957 года маршалу Г.К. Жукову. Маршал интересовался тем, как вынесли смертный приговор безвинным людям. А.А. Чепцов пояснил, что в конце марта или в начале апреля 1952 года его вызвал к себе министр госбезопасности СССР Игнатьев С.Д. и сообщил, что он докладывал дело Лозовского и других на Политбюро ЦК, которым было предложено приговорить всех обвиняемых к расстрелу, а обвиняемую Лину Штерн — к трем годам высылки в отдаленные местности СССР.
В те годы это был обычный порядок, когда многие уголовные дела еще до суда докладывались Сталину или на Политбюро ЦК с его участием, где и решались вопросы вины и наказания арестованных.
В ходе судебного процесса А.А. Чепцов убедился, что нет доказательств вины. Он прервал в начале июля 1952 года процесс и последовательно обращался к Генеральному прокурору СССР Сафонову, Председателю Верховного суда СССР Волину, Председателю КПК Шкирятову, Председателю Президиума Верховного Совета СССР Швернику. Ему посоветовали обратиться к Маленкову.
Г.М. Маленков принял А.А. Чепцова и заявил ему: «Вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками, ведь приговор по этому делу апробирован народом, этим делом Политбюро занималось 3 раза, выполняйте решение Политбюро». Есть данные, что до приема А.А. Чепцова Г.М. Маленков доложил этот вопрос Сталину.
А.А. Чепцов заявил Маленкову, что он передаст его указания остальным двум судьям и что как члены партии все они выполнят указания Политбюро. После этого был вынесен приговор Военной коллегией Верховного суда СССР от 11 — 18 июля 1952 года. Лозовский С.А., Фефер И.О., Юзефович И.С., Шимелиович Б.М., Квитко Л.М., Маркиш П.Д., Бергельсон Д.Р., Гофштейн Д.Н., 3ускин В.Л., Тальми Л.Я., Ватенберг И.С., Теумин Э.И., Ватенберг-Островская Ч.С. были приговорены к расстрелу, а Штерн Л.С. к лишению свободы сроком на 3 года 6 месяцев с последующей высылкой на 5 лет в город Джамбул. С.Л.Брегман после поступления дела в суд умер, и дело о нем было прекращено.
12 августа 1952 года приговор в отношении осужденных к расстрелу был приведен в исполнение….

Кузнецов Николай Герасимович. "Накануне".

После войны я сам оказался на скамье подсудимых. Мне тоже пришлось испытать произвол времен культа личности, когда "суд молчал". Произошло это после надуманного и глупого дела Клюевой и Роскина, обвиненных в том, что они якобы передали за границу секрет лечения рака. Рассказывали, что Сталин в связи с этим сказал:

— Надо посмотреть по другим наркоматам.

И началась кампания поисков "космополитов". Уцепились и за письмо Сталину офицера-изобретателя Алферова. Он сообщал, что руководители прежнего Наркомата Военно-Морского Флота (к тому времени объединенного с Наркоматом обороны) передали англичанам "секрет" изобретенной им парашютной торпеды и секретные карты подходов к нашим портам. И пошла писать губерния! Почтенные люди, носившие высокие воинские звания, вовсю старались "найти виновных" — так велел Сталин.

Я знал этих людей, знал об их личном мужестве, проявленном в боях, знал о том, что они безукоризненно выполняли обязанности по службе. Но тут команда была дана, и ничто не могло остановить машину. Под колеса этой машины я попал вместе с тремя заслуженными адмиралами, честно и безупречно прошедшими через войну. Это были В.А.Алафузов, Л.М.Галлер и Г.А.Степанов.

Впоследствии все, привлекавшиеся к суду по этому делу, были полностью реабилитированы. А.А.Чепцов (генерал-лейтенант юстиции), стряпавший в свое время обвинительный материал для Военной коллегии, в 1953 году обратился ко мне за советом, как лучше обосновать нашу невиновность. Я ему ответил: — Как закрутили, так и раскручивайте. Реабилитация была полная, но не все осужденные на том процессе дождались ее. Лев Михайлович Галлер, один из организаторов нашего Военно-Морского Флота, отдавший ему всю свою жизнь, так и умер в тюрьме.

"Известия ЦК КПСС", 1989 г., №12

…Объяснения А.А.Чепцова находят свое подтверждение. Так, 24 июля 1953 г. М.Д.Рюмин, принимавший участие в расследовании дела С.А.Лозовского и других, будучи допрошен в качестве обвиняемого, признал: "Когда суд пытался возвратить это дело на доследование, я настаивал на том, чтобы был вынесен приговор по имеющимся в деле материалам".

Бывший помощник М.Д.Рюмина - И.И.Гришаев на допросе по делу М.Д.Рюмина показал: "Со слов Рюмина мне известно, что во время разбирательства дела ЕАК т.Чепцов обращался в инстанцию, где говорил о недостатках и нарушениях, допущенных по делу, однако, как мне говорил Рюмин, т. Чепцов критиковал это дело не за то, что оно вообще сомнительно, а за то, что арестованные не разоблачены и корни преступлений не вскрыты"…

------------------ "Память на крови"

…Множество невинных отправил на эшафот и сменивший Ульриха в 1948 году генерал-майор юстиции Александр Чепцов. Потом, в период массовых реабилитаций, этот высокопоставленный юрист не отрицал, что сочинял и подписывал заведомо неправосудные приговоры, однако в свое оправдание говорил, что был вынужден это делать по требованиям руководителей партии и правительства….

…А.Чепцов уже в звании генерал-лейтенанта вышел в отставку в 1957 году, после чего получил работу в каком-то институте Академии наук. Умер в 1980 году. Чувство исполненного долга и душевное равновесие позволили ему дожить почти до 80 лет…

Если кто располагает другими материалами о деятельности и жизни этой личности, пожалуйста, поделитесь!

В мемуарной литературе имеется несколько упоминаний об участии А. А. Чепцова в рассмотрении конкретных дел в составе Военной коллегии Верховного Суда СССР:

24 июля 1941 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР в составе председательствующего диввоенюриста М. Р. Романычева, военюриста I ранга А. А. Чепцова, В. Д. Буканова вынесла оправдательный приговор в отношении М. С. Кедрова , соратника В. И. Ленина и Ф. Э. Дзержинского , бывшего члена Коллегии ОГПУ . Дальнейшая судьба Михаила Кедрова была определена Л. П. Берией , по личному указанию которого он был расстрелян . - в ходе рассмотрения в 1952 году дела по обвинению членов Еврейского антифашистского комитета , которое проводилось под председательством председателя Военной коллегии А. А. Чепцова без участия представителей государственного обвинения и защиты, Чепцов, как он утверждал позднее (в 1957 году), усомнился в «полноте и объективности расследования дела» и счёл необходимым отправить его на доследование. Своё мнение он доложил Генеральному прокурору СССР Г. Н. Сафонову , председателю Верховного Суда СССР А. А. Волину , Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Швернику , секретарю ЦК ВКП(б) П. К. Пономаренко , председателю КПК при ЦК ВКП(б) М. Ф. Шкирятову , но поддержки не получил. Все они рекомендовали обратиться по этому вопросу к Г. М. Маленкову . Маленков, в свою очередь, потребовал от Чепцова выполнять решение Политбюро ЦК КПСС , где этот вопрос рассматривался ранее . По делу был вынесен обвинительный приговор . Осуждённых расстреляли 12 августа 1952 г .

Время работы А. А. Чепцова в Военной коллегии охватило как период массовых репрессий , так и последующей реабилитации незаконно осуждённых, в ходе которой он не только выносил оправдательные определения Верховного Суда по резонансным делам (см. например определение по делу М. Н. Тухачевского ), но и подписывал справки о реабилитации лиц, в отношении которых он ранее выносил обвинительные приговоры.

19 ноября 1956 года член Президиума ЦК КПСС маршал Г. К. Жуков подал в ЦК КПСС записку, в которой обвинил Чепцова и главного военного прокурора и заместителя генерального прокурора СССР генерал-майора юстиции Варского Е. И. в том, что они «в период 1946-1951 гг. своими действиями способствовали незаконному осуждению генералов Советской Армии по сфальсифицированным на них делам бывшим министерством госбезопасности» - в частности, Чепцов в 1946 году санкционировал арест и утвердил обвинительное заключение на Главного маршала авиации Новикова А. А., генерал-полковника инженерно-авиационной службы Репина А. К., генерал-полковника авиации Шиманова Н. С., генерал-лейтенанта инженерно-авиационной службы Селезнева Н. П. Считая, что Чепцов и Варской полностью себя дискредитировали нарушениями социалистической законности, маршал Жуков потребовал снять их с занимаемых должностей .

Согласно архивным документам, отдел административных органов ЦК КПСС в начале 1957 года подготовил предложение об освобождении Варского от занимаемой должности. Что касается Чепцова, то вопрос о его освобождении от работы в Верховном Суде СССР было предложено разрешить в ходе выборов Верховного Суда на предстоящей сессии Верховного Совета СССР - а именно, не представлять его кандидатуру в новый состав .

Отрывок, характеризующий Чепцов, Александр Александрович

Что же должны были чувствовать «люди», отдававшие подобные приказы??? Думаю, они не чувствовали ничего вообще, ибо черным-черны были их уродливые, чёрствые души.

Вдруг я увидела очень красивый замок, стены которого были местами повреждены катапультами, но в основном замок оставался целым. Весь внутренний двор был валом завален трупами людей, утопавших в лужах собственной и чужой крови. У всех было перерезано горло...
– Это Лавур (Lavaur), Изидора... Очень красивый и богатый город. Его стены были самыми защищёнными. Но озверевший от безуспешных попыток главарь крестоносцев Симон де Монтфор позвал на помощь весь сброд, какой только смог найти, и... 15 000 явившихся на зов «солдат Христовых» атаковали крепость... Не выдержав натиска, Лавур пал. Все жители, в том числе 400 (!!!) Совершенных, 42 трубадура и 80 рыцарей-защитников, зверски пали от рук «святых» палачей. Здесь, во дворе, ты видишь лишь рыцарей, защищавших город, и ещё тех, кто держал в руках оружие. Остальных же (кроме сожжённых Катар) зарезав, просто оставили гнить на улицах... В городском подвале убийцы нашли 500 спрятавшихся женщин и детей – их зверски убили прямо там... не выходя наружу...
Во двор замка какие-то люди привели, закованную цепями, симпатичную, хорошо одетую молодую женщину. Вокруг началось пьяное гиканье и хохот. Женщину грубо схватили за плечи и бросили в колодец. Из глубины тут же послышались глухие, жалобные стоны и крики. Они продолжались, пока крестоносцы, по приказу главаря, не завалили колодец камнями...
– Это была Дама Джиральда... Владелица замка и этого города... Все без исключения подданные очень любили её. Она была мягкой и доброй... И носила под сердцем своего первого нерождённого младенца. – Жёстко закончил Север.
Тут он посмотрел на меня, и видимо сразу же понял – сил у меня просто больше не оставалось...
Ужас тут же закончился.
Север участливо подошёл ко мне, и, видя, что я всё ещё сильно дрожу, ласково положил руку на голову. Он гладил мои длинные волосы, тихо шепча слова успокоения. И я постепенно начала оживать, приходя в себя после страшного, нечеловеческого потрясения... В уставшей голове назойливо кружился рой незаданных вопросов. Но все эти вопросы казались теперь пустыми и неуместными. Поэтому, я предпочитала ждать, что же скажет Север.
– Прости за боль, Изидора, но я хотел показать тебе правду... Чтобы ты поняла ношу Катар... Чтобы не считала, что они легко теряли Совершенных...
– Я всё равно не понимаю этого, Север! Так же, как я не могла понять вашу правду... Почему не боролись за жизнь Совершенные?! Почему не использовали то, что знали? Ведь почти что каждый из них мог одним лишь движением истребить целую армию!.. Зачем же было сдаваться?
– Наверное, это было то, о чём я так часто с тобой говорил, мой друг... Они просто не были готовы.
– Не готовы к чему?! – по старой привычке взорвалась я. – Не готовы сохранить свои жизни? Не готовы спасти других, страдавших людей?! Но ведь всё это так ошибочно!.. Это неверно!!!
– Они не были воинами, каким являешься ты, Изидора. – Тихо произнёс Север. – Они не убивали, считая, что мир должен быть другим. Считая, что они могли научить людей измениться... Научить Пониманию и Любви, научить Добру. Они надеялись подарить людям Знание... но не всем, к сожалению, оно было нужно. Ты права, говоря, что Катары были сильными. Да, они были совершенными Магами и владели огромной силою. Но они не желали бороться СИЛОЙ, предпочитая силе борьбу СЛОВОМ. Именно это их и уничтожило, Изидора. Вот почему я говорю тебе, мой друг, они были не готовы. А если уж быть предельно точным, то это мир не был готов к ним. Земля, в то время, уважала именно силу. А Катары несли Любовь, Свет и Знание. И пришли они слишком рано. Люди не были к ним готовы...